Н. Мельников

ПОЛКОВНИК ЧЕРНЕЦОВ ВАСИЛИЙ МИХАЙЛОВИЧ⁴⁵

   Говоря о Каледине и его “эпохе”, нельзя обойти молчанием главного героя этого времени, В.М. Чернецова, имя которого неразрывно связано с именем A.M. Каледина.
   Действие равно противодействию. В то время как дух казачий угасал в душах фронтовых казаков, “ополоумевших” — по выражению М.П. Богаевского — под влиянием большевистской пропаганды, и они, заменив казачье знамя противоположным ему знаменем социальной революции, в корне противоречащей интересам казачества, пошли против родного Дона, этот бессмертный дух казачий загорелся ярким пламенем в душах донской молодежи."
   Идеалистически настроенная, действенная, учащаяся молодежь — студенты, гимназисты, кадеты, реалисты, семинаристы, — оставив школьную скамью, взялись за оружие — часто против воли родителей и тайно от них — спасать погибавший Дон, его свободу, его “вольности”.
Для характеристики настроений донской молодежи того времени приведу выдержки из “Декларации штаба студенческой боевой дружины”, то есть наиболее сознательной части молодежи, с ярко оформившимся мировоззрением, за которой и вместе с которой “нога в ногу” шли воспитанники и старших классов средних учебных заведений.
   “С оружием в руках мы боремся с тем шкурным, анархическим и разбойничьим большевизмом, который попирает всякое право и грозит погубить Россию”; “Мы не признаем насилия. На нашем боевом знамени написано: за Родину, свободу, право и культуру”; “Мы взялись за оружие, чтобы отстоять эти лозунги от напора темных сил”; “Всякий, кому дороги Родина, ее культура и счастье и личная безопасность ее граждан, кто желает свободного развития свободных народов России, — становись в наши ряды. Кому дороги права человека и гражданина, кто хочет свободы личности, совести, слова, печати, собраний, стачек и союзов и равноправия — идите под наше знамя”; “...Студенческая дружина находится в распоряжении Войскового Правительства. Это значит, что дружина вполне доверяет и подчиняется Войсковому Правительству. Дружина знает, что Войсковое Правительство — орган законной демократической власти, избранный населением, а не навязанный извне, действует в интересах всего населения, стоит на страже законности, права и охраняет культуру, свободу, жизнь и безопасность граждан. Мы всецело поддерживаем только такую власть и готовы словом и делом содействовать ее начинаниям”.
    В партизанских отрядах на Дону можно было встретить людей разных возрастов и самых разнообразных положений, но большинством и ядром отрядов была учащаяся молодежь. Вождями партизан были: есаул, произведенный вскоре атаманом A.M. Калединым через чин в полковники, В.М. Чернецов, войсковой старшина Э.Ф. Семилетов, есаул Ф.Д. Назаров, поручик В. Курочкин, есаул Роман Лазарев, сотник Попов 4-го Донского полка (отряд которого был полностью уничтожен большевиками в последних числах января около хутора Чекалова). Были и другие, небольшого размера, но и выше перечисленные особым многолюдством не отличались и брали не числом, а качеством. Фронтовые казаки туда не шли. Мало было и офицеров. Наиболее выдающимся был полковник Чернецов, выдвинувшийся в самые первые ряды партизан уже во время Мировой войны. Имя Чернецова неразрывно связано с именем атамана Каледина. Оно является яркой страницей ка-лединской эпохи.
Было бы мало сказать, что его любили, партизаны его обожали, глубоко в него верили и беспрекословно повиновались, всегда готовые идти за ним и за него в огонь и в воду.
   Партизаны любили с восхищением рассказывать о подвигах своего вождя-героя, ему посвящались стихотворения, о нем слагались и легенды. Вот кое-что из сохранившегося.
     На станции Дебальцево, по пути в Макеевку, паровоз и пять вагонов Чернецовского отряда были задержаны большевиками. Есаул Чернецов, выйдя из вагона, встретился лицом к лицу с членом военно-революционного комитета. Солдатская шинель, барашковая шапка, за спиной винтовка — штыком вниз.

—“Есаул Чернецов?”
—“Да, а ты кто?”
—“Я — член военно-революционного комитета, прошу на меня не тыкать”.
—“Солдат?”
—“Да”.
—“Руки по швам! Смирно, когда говоришь с есаулом!”
Член военно-революционного комитета вытянул руки по швам и испуганно смотрел на есаула. Два его спутника — понурые серые фигуры — потянулись назад, подальше от есаула...
—“Ты задержал мой поезд?”
—“Я...”
—“Чтобы через четверть часа поезд пошел дальше!”
—“Слушаюсь!”
Не через четверть часа, а через пять минут поезд отошел от станции.

    “Вот мы и на фронте. Мой приятель и я, — рассказывавши студент, — только что прибыли на станцию Щетово, в качестве “пополнения”, в Чернецовский отряд. Явились к командиру. Перед нами — коренастый, небольшого роста человек с открытым румяным лицом отрывисто бросает фразы: “Мои партизаны знают только один приказ — вперед!.. Осмотритесь здесь хорошенько. Малодушным и неженкам у меня места нет. Если покажется тяжелым — можете вернуться”.
  “Донской Иван-Царевич”... О нем в своих “Очерках Русской Смуты” генерал А.И. Деникин писал: “В личности этого храброго офицера как будто сосредоточился весь угасающий дух Донского казачества”, а наш незабвенный атаман, когда мы, члены войскового правительства, ссылаясь на колоссальные заслуги есаула Чернецова перед Войском Донским, обратились к генералу Каледину с просьбой произвести Чернецова, через чин, в полковники, ответил: “Сделаю это с удовольствием — своими подвигами Чернецов заслуживает чина и генерала”.
   Пытался пылкий Чернецов заразить своим духом и офицерскую массу. На многолюдном собрании, созванном по его инициативе в Офицерском собрании Новочеркасска, он произнес пламенную речь, призывая офицеров записываться в отряды для защиты родного Дона. Смысл его заключительного обращения был таков: “Когда меня будут убивать большевики, я буду знать — за что, а вот когда начнут расстреливать вас — вы этого знать не будете... Погибнете зря, без пользы”.
   Возвращаясь как-то поздно вечером около середины трагического января месяца после затянувшегося заседания войскового правительства, я с С.Г. Елатонцевым⁴⁶ и А.П. Епифановым зашли но пути в ресторан “перекусить”. За одним из столиков недалеко от нашего поднялся В.М. Чернецов и, подойдя, попросил разрешения присоединиться к нам. Как всегда очень оживленный, с здоровым цветом лица, на котором не было заметно и тени усталости, он сказал, что приехал с фронта на день по срочному делу и утром уезжает обратно. Прощаясь, бросил: “Пока я жив, правительство может работать спокойно...”
   Прошло немного дней, и 22 января походным атаманом генералом A.M. Назаровым от командовавшего войсками Каменского района генерала Усачева была получена телеграмма о гибели полковника Чернецова!.. Взволнованный и удрученный, войсковой атаман в конце заседания войскового правительства обратился ко мне с просьбой-поручением поехать в Каменскую и на месте выяснить создавшееся там положение, в особенности моральное состояние отряда Чернецова после гибели вождя и значительной части его соратников.” Давая инструкции, атаман сказал, что, судя по последним донесениям генерала Усачева, в самой станице Каменской сейчас относительно спокойно, но нет точных сведений о положении отряда, действовавшего в районе станций Щетово—Дебальцево и, так как всякие неожиданности возможны, рекомендовал особенно не рисковать...
    Я пригласил отправиться со мной члена правительства С.Г. Елатонцева, и, как только со станции Новочеркасск сообщили, что паровоз с одним классным вагоном в нашем распоряжении, мы двинулись в путь. Проехав, не останавливаясь, узловую станцию Звереве, мы задержались на несколько минут на станции Лихой, около которой поручик Курочкин, командовавший группой Чернецовского отряда, накануне разбил красногвардейский отряд, состоявший в большинстве из латышей, пытавшийся захватить узловую станцию. Два моих племянника, гимназисты старших классов Платовской гимназии, А. и Б. Дьяковы, угощали нас с Елатонцевым какими-то сладостями, отбитыми у красногвардейцев. Получив от полковника Корнилова и поручика Курочкина интересовавшие нас сведения, мы двинулись дальше и благополучно добрались до Каменской. На станции Лихой к нам присоединились полковник Ильин⁴⁷ и Е.Е. Ковалев⁴⁸, направлявшиеся в Каменскую с особым поручением. Собрав нужные нам сведения у партизан и у генерала Усачева⁴⁹, мы с Елатонцевым отправились, по просьбе генерала Усачева, на митинг, происходивший в станичном правлении. Поместительный майдан был полон до отказа. Председатель немедленно предоставил мне слово. Говорил я, конечно, о смертельной опасности, нависшей над Доном, и об обязанностях каждого честного донца выступить на защиту родного края. Небольшая компактная группа — видимо, партизан, пришедших на митинг, —бурно аплодировала, фронтовики же хмуро молчали. Раза два из их рядов кто-то крикнул: “Знаем! Слыхали!”, а когда я говорил о военных судах Черноморского флота, прошедших из Черного моря через море Азовское на помощь ростовской красной гвардии, кто-то из тех же рядов заорал: “Брехня — это сильная буря на Черном море загнала суда в Азовское...” На обратном пути нам пришлось пережить неприятный момент: недалеко от узловой станции Зверево наш паровоз с вагоном был остановлен свистком стоявшего на посту офицера, знавшего о нашем проезде... Поднявшийся в вагон офицер сообщил, что он не уверен, чей эшелон — наш или советский — совсем недавно прошел от Щетова на Зверево, — возможно, что советский... Решено было продолжать путь: наш машинист заявил, что он хорошо знает расположение запасных путей на этой узловой станции и надеется проскочить во всяком случае. Проскочить не удалось, но в наш вагон вошел A.M. Жеребков⁵⁰ (бывший потом адъютантом атамана Африкана Петровича Богаевского), который просил довести его до Новочеркасска, куда он должен доставить пакет от командующего отрядом полковника Ляхова, только что отступившего от Щетова на Зверево, неутешительные сведения о результатах нашей “разведки” доложили мы атаману... Выяснить точно обстоятельства смерти Чернецова нам не удалось: один из уцелевших видел, как его зарубил Подтелков, другой — как Чернецов, воспользовавшись суматохой, вызванной выстрелами шедшего из Каменской подкрепления, ускакал... Утешительно было одно: настроение чернецовцев, несмотря ни на что, было бодрое, уверенное.
    В последнем, предсмертном, призыве генерал Каледин 28 января 1918 года дал такую оценку “подвигам” этих полков (участвовали полки — 10-й, 27-й и 44-й, а также 6-я гвардейская батарея): “...наши казачьи полки, расположенные в Донецком округе, подняли мятеж и в союзе со вторгнувшимися в Донецкий округ бандами красной гвардии и солдатами напали на отряд полковника Чернецова, направленный против красногвардейцев, и частью его уничтожили, после чего большинство полков — участников этого подлого и гнусного дела — рассеялись по хуторам, бросив свою артиллерию и разграбив полковые денежные суммы, лошадей и имущество”.
   Вот что писал о Чернецове и его партизанах донской полковник Генерального штаба Добрынин⁵¹: “Из партизанских отрядов бессмертную славу создал себе отряд молодого, энергичного и самоотверженного Чернецова. Начало его организации относится к 30 ноября ст. ст. 1917 г. Отряд охраняет Воронежскую железнодорожную магистраль, однако он не остается неподвижно на одном месте, а с молниеносной быстротой перебрасывается в различных направлениях, постоянно захватывая противника врасплох и вызывая в рядах его панику. К числу наиболее известных набегов Чернецова нужно отнести: налет на Дебальцево 25 декабря 1917 года, на Глубокую 18 января 1918 года и печальный по развязке для партизан бой у Глубокой 20 января, закончивший Чернецов-ское наступление от Каменской, начатое 19 января. Отрезанный частями мечтающего об атаманской булаве Голубова, Чернецов погиб в неравной борьбе. С его гибелью в отряде не стало той уверенности, которую всегда умел внушить Чернецов. Необходимо отметить, что главный контингент партизан составляла учащаяся молодежь, проявлявшая особую чуткость к желанию атамана Каледина по совести решить серьезные вопросы, выдвинутые революцией в области местной жизни”.
    А.П. Падалкин⁵² цитирует следующие отзывы о Чернецове (“Родимый Край”, № 36): “Ген. Деникин о Чернецове пишет: “...Его имя повторяется с гордостью и надеждой. Чернецов работает во всех направлениях... Успех сопутствует ему везде. О нем говорят и свои и советские сводки, вокруг его имени родятся легенды, и большевики дорого оценивают его голову...” 
   Один из чернецовских партизан записал: “Во время одного дежурства на станции Колпаково мне посчастливилось быть свидетелем одной интересной сцены. Дебальцево соединяется со Щетовом телеграфом.
    Дебальцево: “Я, главнокомандующий доблестными революционными войсками, хочу вести переговоры с вашим главнокомандующим”.
    Щетово: “Я, командующий казачьими силами есаул Чернецов, у аппарата. Что вам нужно и как вас зовут?”
     Дебальцево: “Я предлагаю вам мирные переговоры. Каковы ваши условия? До имени моего вам нет дела”.
     Щетово: “Думаю, что переговоры эти все равно ни к чему не поведут. Впрочем, если вам так хочется узнать мои условия, товарищ таинственный главковерх, то вот они: все ваши доблестные революционные войска должны немедленно сложить оружие и выслать таковое в распоряжение моих войск. Вы же и местные ваши комиссары явитесь ко мне в качестве заложников. Это будет для начала, а там дальше посмотрим. Официальные переговоры кончены. Позвольте мне, старому вояке, сказать на прощанье несколько частных слов вам, неведомый главковерх, стыдящийся своего имени. Я, конечно, не сомневаюсь в вашем блестящем знании и опытности в боевом деле, приобретенных вами, по всей вероятности, в бытность вашу чистильщиком сапог где-нибудь на улицах Ростова или Харькова. Все же мне почему-то кажется, что вас вскоре постигнет участь друга вашего Коняева. То же самое получат и все присные ваши — Бронштейн, Нахамкесы и прочие правители советской державы. Напоследок позвольте у вас спросить: все ли вы продали или еще что осталось? Ну, до скорого свидания, ждите нас в гости”.
    Добавлю от себя: казак станицы Калитвенской, сын ветеринарного фельдшера, Чернецов, как партизан, выдвинулся еще во время Мировой войны. Его отряд, выполняя ответственные поручения, стал известным, и там он проявлял исключительную храбрость, находчивость и инициативу, выдвинувшие его в первые ряды партизанства. Трижды раненный, в чине есаула он получил много знаков отличия, в том числе и Георгиевское оружие.

    Пылкий Чернецов пытался заразить своим духом и офицерскую массу. Положение на фронте становилось все более угрожающим. Пополнение рядов защитников было необходимо. В Новочеркасске находилось, по данным генерала С.В. Денисева, около 3000 офицеров, по данным регистрации офицеров большевиками после занятия ими Новочеркасска — около 4000. Генерал И.А. Поляков называет цифру 7000 — “бездельников”, -по его выражению. По просьбе Чернецова был отдан приказ по гарнизону офицерам зарегистрироваться. Перед регистрацией, с целью ознакомить офицеров с положением на фронте, было устроено собрание. Все помещения Офицерского собрания были переполнены. После речей A.M. Каледина и М.П. Богаев-ского, ярко обрисовавших создавшееся положение и.призывавших офицеров пополнить тающие ряды пар-тизан, с пламенной речью выступил Чернецов, заклинавший офицеров поддержать войскового атамана в его тяжелой борьбе по защите Дона. Речь свою Чернецов закончил такими словами: “Господа офицеры, если так придется, что большевики меня повесят, то я буду знать — за что я умираю. Но если придется так, что большевики будут вешать и убивать вас, благодаря вашей инертности, — то вы не будете знать, за что вы умираете...”
    В перерыве Чернецов предложил офицерам записываться в его отряд или составить самостоятельный отряд партизан. Из присутствовавших около 800 офицеров записалось только 27, что вызвало возмущение Чернецова. “Всех вас я согнул бы в бараний рог, и первое, что сделал бы, — лишил содержания! Позор¹” После этого выступления записалось 115 человек — больше желающих не оказалось. На следующий день вечером была назначена отправка записавшихся на станцию Лихая — явилось 30, остальные “распылились”!!!